Русский Нил (Розанов)
Очень краткое содержание[ред.]
Россия, 1907 год. Писатель отправился в путешествие по Волге, от Рыбинска до низовий реки. Он назвал Волгу «Русским Нилом» — священной рекой, кормилицей и матушкой русского народа.
Путешествие пробудило в нём воспоминания о детстве и юности, проведённых на берегах Волги. В Костроме он запомнил бесконечные дожди и серое небо. В Симбирске, куда его перевезли в 1871 году, началась его духовная жизнь — там он встретил репетитора Николая Алексеевича Николаева, который привил ему страсть к чтению.
В симбирской гимназии царила атмосфера подавления и страха перед начальством. Гимназисты делились на две группы: большинство покорно исполняло требования, а меньшинство страстно читало запретные книги — Белинского, Писарева, Бокля. Эти юноши становились «новыми людьми», отвергавшими традиции и стремившимися к свободе и правде.
Во время путешествия писатель посещал приволжские города, любовался старинными церквами в Романове-Борисоглебске и Нерехте. Он встретил слепого звонаря в Ярославле, который устанавливал церковные звоны и чинил часы. В Саратове осмотрел Радищевский музей, разочаровавшись в его организации.
На пароходе он познакомился с молодым учителем-евреем, женатым на русской, и узнал историю его отца, основавшего общину «Израиль Нового Завета». Писатель размышлял о роли евреев в русской культуре и о возможности сближения народов через браки.
И — клянусь, — как ни бедна и истерзана и, наконец, унижена теперь наша Русь, — я не захотел бы ни за что быть сыном какой-нибудь другой земли, кроме неё. Я думаю, тысячи читателей... скажут: «Аминь».
Подробный пересказ по разделам[ред.]
Названия разделов — условные.
Раздел 1. Волга как Русский Нил: размышления о матушке-реке[ред.]
Розанов назвал Волгу Русским Нилом, проводя параллель между великой африканской рекой и главной водной артерией России.
Что такое Нил — не в географическом и физическом своём значении, а в том другом... какое ему придал живший по берегам его человек? «Великая, священная река», подобно тому как мы говорим «святая Русь»...
Нил был священным не только из-за связанных с ним преданий, но и благодаря своим водам, периодически выходившим из берегов и оплодотворявшим всю страну. Волга издревле получила прозвание кормилицы и матушки. Народ почувствовал её как вечное и бессмертное условие своего бытия и работы.
Мы рождаемся и умираем, как мухи, а она, матушка, всё стоит... так определил смертный и кратковременный человек своё отношение к ней как к чему-то вечному и бессмертному, как к вечно сущему и живому...
Народ назвал великую реку священными именами за помощь в работе и неисчислимые источники пропитания, которые она открыла в разнообразных промыслах. Волга двинула всё благородно, мягко, неторопливо, непринужденно. Всё на Волге было мягко, широко, хорошо. Века тянулись, оживала деревенька, шевелилось село. Волга манила обещанием прибытка, лучшего быта, нарядного домика. За мягкий, благородный колорит воздействия народ придал ей эпитеты родного, а не властительного.
Раздел 2. Практические советы для волжских путешественников[ред.]
Розанов советовал желающим отдохнуть на Волге садиться на пароход не в Нижнем, как обычно делали, а в Рыбинске. Железнодорожный путь с летней жарой и пылью являлся приёмом нового утомления. Гористый берег после Нижнего представлял мало интереса для тех, кто видел настоящие горы. Верхняя половина Волги до Нижнего была несравненно изящнее, красивее и одухотворённее огромной деятельностью, развитой на ней.
Едва спустившись на пароход, путешественник окунался в волжский труд как в особый новый мир. Мерные удары колёс по воде не утомляли, они были новыми, мягкими, влажными. Пассивные впечатления столичной жизни — стук и лязг железа о железо — истощали душевную силу. На пароходе образовывалось молчаливое ласковое знакомство всех со всеми.
Все пароходы были одинаковы по плате, комфорту и ходу. Не следовало заказывать каюту по телеграфу — всегда можно было найти свободную. При американской системе оба класса находились на верхней палубе, каюты были одинакового размера. Единственная разница — в мебели столовых. Поэтому при большом рейсе лучше брать второй класс.
Раздел 3. Церковная архитектура приволжских городов[ред.]
Громадные новые мануфактуры и старинные церковные городки чередовались по верхнему течению Волги. Розанов назвал древние города церковными, потому что храм Божий был единственным не частным достоянием в городе, единственным местом, где собирался народ, и единственным историческим памятником. В Романове-Борисоглебске, Нерехте были прекрасные церкви — палевые, тёмно-жёлтые или светло-серые колоколенки, высокие, остроконечные, с маленькими окошечками-просветами, крошечные ярко-золотые главки на синем фоне купола.
Должно быть, в русской душе есть что-то бесконечно прекрасное в отношении её к Богу, милое, простое, доброе, что она создала такие для себя храмы, создала медленным тысячелетним созиданием.
В Кинешме Розанов решил осмотреть две церковки на окраине города. Сторож отказался открыть церковь без разрешения настоятеля. Розанов постучал в дом священника, но никто не ответил. Очарованность слетела — это была казённая вещь, а не храм. Обходя вокруг, он вошёл в полутёмный сарай под фундаментом и увидел старинную плащаницу. Место было хуже сарая, с несносным запахом. Женщина объяснила, что другой плащаницы в церкви нет, а место открыли для просушки.
Раздел 4. Ярославль: встреча с православной жизнью[ред.]
В Ярославле Розанов захотел отслужить панихиду по недавно почившем архиепископе Ионафане.
Это был человек добрый, простой, чрезвычайно деятельный, но без торопливости. Потеряв рано жену и имея дочь, он постригся в монашество, но сохранил сердце простого трудолюбивого мирянина, отличный хозяйственный талант и внимательное сердце к людям. За это он получил название отца. Богословом он не был, принимал целиком всё традиционное, но всю энергию обратил на современное.
В монастыре Розанов встретил слепого звонаря.
Рясофорный монах ослеп ребёнком, света не помнил. Он исполнял должность звонаря, лазил на колокольню, играл на фисгармонии и чинил часы. Все звоны в монастыре и в Ростове Великом установил он. Монах наполнил жизнь трудом, деятельностью и пользой. Его ум был не только деятельный, но предприимчиво-деятельный, слишком зряч, а глаз недоставало.
Раздел 5. От Нижнего к Симбирску: изменение ландшафта и населения[ред.]
Начиная с Нижнего берега Волги резко изменились: они стали пустынны и малозаселённы. Чувствовалось удаление из людного центра на окраину. На Волге сливались Великороссия с обширным мусульманско-монгольским миром. На пристанях всё более попадались рабочие-татары. Дюжий, здоровый народ. Из десятков миллионов от Казани до Каира не было ни одного пьяницы.
Проплывая через Казанскую губернию, путешественники были зрителями странной картины. Перед носом парохода пересекла путь лодка с несколькими мужиками, очевидно пьяными. Один окунулся головою в воду, затем поднялся и махал руками, показывая на воду. Оказалось, это были голодные мужики из голодающих мест, кричавшие проклятия пароходу и желавшие, чтобы все пассажиры утонули.
Наконец показался нагорный Симбирск. Розанов не надеялся когда-нибудь его увидеть. Волга была здесь так широка, что гимназисты младших классов не рисковали переплыть на лодке на ту сторону. Было 11 часов ночи, когда пароход подвалил к Симбирску. Розанов решился выйти. Ничего не узнавал: всё ново. Но вдруг почувствовал, что узнал воздух — этот самый, индивидуально этот, приятный, утончённо-мягкий, нежный, как парное молоко.
Раздел 6. Воспоминания о симбирской гимназии: пробуждение сознания[ред.]
В симбирской гимназии Розанов учился во 2-м и 3-м классе в 1871-1873 учебных годах. Он пережил в них более новое и влиятельное, чем в университете или старших классах. Из мамашиного гнездышка в Костроме он попал в резкое разделение света и тьмы. Вся гимназия делилась на две половины — совершенной тьмы и яркого, протестующего, насмешливого света.
Управлял гимназией директор Вишневский.
Высокий, с брюшком генерал, за седые волосы ученики звали его Сивым. Он управлял гимназией, то есть кричал в ней, делал так, что все боялись. Но некоторые учителя стали чуть-чуть улыбаться. Улыбка передалась другим, от учительского персонала спустилась в старшие ряды учеников и захватила третьеклассников. Улыбка разнообразилась, переходя в сарказм, хохот или угрюмое отрицание.
Для Розанова взят был учитель — сын квартирной хозяйки, ученик последнего класса гимназии Николай Алексеевич Николаев.
Небольшого роста, светлый блондин, с золотистыми вьющимися волосами, он для Розанова был Аполлон и музы. Он сам весь светился любовью к знанию и непрестанно много читал. Розанов стал читать то же: Белинского, Писарева, Бокля, Фохта. Понимал ли он? Живым, чутким умом он схватил самый центр дела — не то, что писалось, а что заставляло писать, за что боролись, страдали, куда летели.
Такой воистину безумной любознательности... я никогда не переживал. «Ничего» и «всё». С «ничего» я пришёл в Симбирск: и читатель не поверит... но сам-то я про себя твёрдо знаю, что вышел из него со «всем».
Раздел 7. Симбирская гимназия: столкновение света и тьмы[ред.]
Вся гимназия разделилась на старое и новое в учениках и учителях. Нового было меньше, около четверти или пятой части. Но в каждом классе была группа лично связанных учеников, отделённых от остальных равнодушием. Масса учеников были реалистами текущего момента. Робкая, смирная душа взирала на железную крышу всяческих властей и думала только об исполнении. Поэзией служили драки, плутовство, озорство, ложь, в старших классах — кутежи и водка.
Общей чертой было отсутствие чтения. Разделяющая черта проходила и между учителями. Один учитель русского языка признался, что в его доме читают одного Пушкина — не Александра Сергеевича, а рассказчика сцен из еврейского быта. Нечитающая часть учителей была непросвещённой. Служба министерству, порядок, благочиние, тишина, исправность — вот их лозунг.
Я не смогу лучше этого выразить, как сказав, что в ту пору... рождался (и родился) в России совершенно новый человек, совершенно другой, чем какой жил за всю нашу историю... «Пошёл другой человек» — вот слово...
Грубость внешняя, отрицание всяких фасонов, условностей, притворства, риторики, лжи. Свирепая правда — вот определение перелома. Всё движение было в шутках. Под шероховатой, грубой внешностью скрыто зерно невыразимой теплоты к человеку и жизненного идеализма. Это был возврат к этнографии, народности, язычеству. Ничто не было так чуждо этим людям, как христианское богословие, тон кротости, прощения, милосердия.
Раздел 8. Встреча с евреем-христианином: размышления о еврейском вопросе[ред.]
На волжском пароходе Розанову встретилась молодая парочка. Он — светлый блондин с открытым весёлым лицом, она — тёмная брюнетка, молчаливая. Розанов спросил его о службе.
Оказалось, это учитель гимназии, еврей евангелического вероисповедания, женатый на русской учительнице. Его отец, доктор Рабинович, основал общину Израиль Нового Завета.
В начале 80-х годов прошло сильное движение против евреев. Еврейскому националисту случилось быть в Иерусалиме. В храме Гроба Господня его озарила мысль: здесь лежит ключ ко спасению Израиля, в Гробе Иисуса Христа. Израиль должен уверовать во Христа, и вражда к нему прекратится. Он основал общину для перехода в христианство. Розанов возразил, что для еврея выйти из Ветхого Завета значит умереть как еврею. Вопрос о спасении Израиля не был разрешён — ему предложили спастись ценою перестать быть.
Розанов стоял за браки евреев с русскими. Между этими племенами было тяготение. От смешения кровей произойдёт гениальное. Русские должны взять у евреев семейное целомудрие, верность, половую чистоту. В евреях было что-то женственное. Они влюбчивы во всякую окружающую культуру, вступают с окружающими племенами в интимность, в подлинное супружество, только не плотски, а духовно, сердечно, культурно.
Раздел 9. Пассажиры парохода и посещение Саратова[ред.]
На пароходе много едущих для отдыха. Розанов любовался двумя учительницами, наслаждавшимися отдыхом после тяжёлого труда. Они располагались со своим чаем, одна принималась за рукоделие, другая читала вслух. Они учились и во время отдыха.
Девочка 12 лет переписала для себя стихотворение с ужасными кляксами и грамматическими ошибками.
Свобода и автономия, автономия каждой точечки духовной жизни, — это уже такой факт, который никогда не исчезнет из истории человеческой! ...«Нельзя обнять необъятное», — сказали мне умные глазки...