Карьер (Быков)
Очень краткое содержание[ред.]
Белорусский городской посёлок, начало 1980-х годов. Овдовев и выйдя на пенсию, пожилой мужчина Павел Петрович Агеев приехал в посёлок, где в 1941 году работал в подполье. Он искал сведения о судьбе девушки, которую когда-то любил.
В оккупации раненый Агеев скрывался в доме бывшей попадьи. Секретарь райкома предложил ему легализоваться по документам погибшего сына хозяйки и работать на подполье. Агеев открыл сапожную мастерскую. К нему пришла студентка Мария, и между ними возникла любовь.
Мария осталась жить с Агеевым и забеременела. Когда связь с подпольем оборвалась, она согласилась отнести взрывчатку на станцию. Девушку схватили случайно — полицай узнал хозяйскую корзину. Мария не выдала Агеева, но его тоже арестовали.
Агеева жестоко пытали. Вместе с другими подпольщиками его повели на расстрел к карьеру за кладбищем. Прозвучал залп, но Агеев выжил по счастливой случайности — пуля не задела сердце, он упал на край обрыва и выполз из карьера.
Спустя сорок лет Агеев вернулся искать останки Марии. Он раскапывал карьер всё лето, но ничего не нашёл. Когда к карьеру приехали бульдозеры для строительства, Агеев ушёл на автостанцию, слушая работу техники.
Потом... он уловил прерывистые звуки двигателя... это бульдозеры. Они работали и ночью, зарывали карьер – карьер его памяти, ровняли обрывы его тревог, ухабы его заблуждений...
Подробный пересказ по главам[ред.]
Названия глав — условные.
Глава 1. Возвращение Агеева в посёлок; раскопки в карьере; воспоминания о 1941 годе[ред.]
Пожилой мужчина проснулся на рассвете в палатке возле заброшенного карьера. Последние дни он просыпался до срока, когда ещё не начинало светать. Было прохладно, волосы на голове поредели, и он чувствовал холод. Вставать не хотелось, он лежал, прислушиваясь к шуму листвы на деревьях поблизости. Этот шум сопровождал его сон каждую ночь, он свыкся с ним за лето.
Овдовев и выйдя на пенсию, Агеев тёплым солнечным днём на исходе весны приехал в этот посёлок. Он почти не узнал местечка, ставшего за годы городским посёлком. Центр совершенно изменился, появились новые здания. На площади стоял памятник — бетонный обелиск с мраморной плитой, на которой были высечены фамилии погибших подпольщиков. Агеев нашёл знакомые фамилии, расстрелянных осенью 1941 года. Её же там не было.
Агеев пошёл на Зелёную улицу, которая теперь называлась Космической. Он нашёл заброшенный дом бывшей хозяйки, у которой когда-то жил. Встретив пожилую женщину, он спросил о судьбе хозяйки. Старик на скамейке вспомнил, что немцы застрелили Барановскую на станции. Агеев расспрашивал разных людей об учительнице и её сестре Марии, но никто толком ничего не мог рассказать. Все его попытки узнать что-нибудь о судьбе Марии с помощью архивов и запросов заканчивались ответами: «не числится», «не значится», «сведений не имеется».
Агеев поселился в гостинице, а когда потребовались свободные места, купил палатку и спальный мешок, перебрался за кладбище, поближе к карьеру. Он начал раскопки, выхлопотал на полдня бульдозер, который перевернул гору земли. Потом Агеев орудовал лопатой, надеясь найти то главное, что стало его тайной целью — останки Марии.
Проклятая эта яма..., которую лишь с натяжкой можно было назвать карьером, тем не менее умела хранить свои тайны, она отобрала у Агеева большую часть лета... так ничего и не прояснив для него.
Глава 2. Жизнь в доме Барановской; знакомство с Волковым; начало подпольной работы[ред.]
Воспоминания переносили Агеева в осень 1941 года. Он с товарищем прорывались из окружения. Раненный осколком в ногу, Агеев с трудом передвигался. Они свернули к местечку, где жила мать товарища. Поздним вечером они подошли к дому пожилой женщины, которая молча провела Агеева в сарайчик-времянку, пристроенный к хлеву. Там был топчан, на который он опустился. Хозяйка принесла еду и показала потайной ход через доску в стене — на случай опасности.
Утром пришла акушерка — полногрудая женщина с махорочной самокруткой. Она осмотрела рану Агеева и извлекла осколок. Операция была болезненной, но он стерпел. Докторша сказала, что червячки в ране — это даже неплохо.
В тот день немцы согнали всех евреев местечка на площадь. Агеев слышал из сарайчика плач, крики, выстрелы. К вечеру всех расстреляли в торфяниках, среди них была и Евсеевна с матерью. Разговор с докторшей и хозяйкой запомнился Агееву.
– Беречь всегда всех надо. Каждому одна жизнь суждена... – Если бы ваши слова да богу в уши. Чтобы он остановил этих варваров. – Он не остановит. Это уже дело мирское.
Барановская рассказала Агееву о своей жизни — как она была учительницей, вышла замуж за священника, как их преследовали при советской власти, как погиб её единственный сын Олег. Она объяснила, что помогает Агееву не по приказу, а по совести, по-христиански.
Вечером к Агееву пришёл секретарь райкома, представившийся псевдонимом Волков. Он предложил Агееву легализоваться по документам погибшего сына Барановской и работать на подполье. Агеев согласился, хотя понимал всю сложность своего положения — он должен был стать сыном попадьи, сменить фамилию, жить по чужим документам.
Глава 3. Появление Марии; развитие отношений; жизнь под маской сапожника[ред.]
Агеев открыл сапожную мастерскую в беседке во дворе, чтобы легализоваться. Он вывесил вывеску «Ремонт обуви», разложил инструменты отца Кирилла. Первой заказчицей стала светловолосая девушка, которая принесла туфли на ремонт и угостила его черникой. На следующий день она вернулась за туфлями и принесла много продуктов в благодарность — масло, сало, варенье, грибы. Агеев узнал, что её зовут Мария, она из Менска, приехала к двоюродной сестре-учительнице.
К Агееву пришёл связной от Волкова — студент в очках, тщедушный паренёк. Он слушал радио и передавал сводки. Кисляков сообщил о победе под Ельней и передал, что скоро привезут груз для хранения. Агеев должен был принять его и спрятать, а потом передать.
Товарищ Агеева по окружению, молодой лейтенант, был направлен работать в кочегарку на станции. Они должны были работать в паре, но встречаться им было запрещено.
Однажды утром к Агееву пришёл немецкий оберст с начальником полиции. Оберст попросил забить гвоздь в сапоге. Агеев выполнил работу, но начальник полиции, бывший танкист, сразу распознал в нём военного. Он заставил Агеева дать подписку о сотрудничестве с полицией и СД. Агеев подписался под псевдонимом «Непонятливый», понимая, что попал в западню.
Глава 4. Давление полиции; визиты Ковешко; углубление подпольной деятельности[ред.]
Мария снова пришла к Агееву. Она рассказала, что начальник полиции стал приставать к ней, и она сбежала от сестры. Агеев спрятал её на чердаке дома. Между ними возникла близость. Ночью они перебирались в сарайчик, где под одним кожушком проводили время вместе. Агеев понимал всю опасность их положения, но ничего не мог поделать со своими чувствами. Мария сообщила ему, что, кажется, забеременела.
К Агееву стал приходить некий Ковешко, работавший в районной управе. Он восторженно говорил о беларусской природе и истории, о том, что беларусины должны приспособиться к германской власти. Затем он требовал сообщать о появлении Барановской и других подозрительных лиц. Агеев понял, что Ковешко работает на СД. Положение Агеева становилось всё более опасным — его пытались завербовать и полиция, и СД.
Барановская уехала на три дня и не вернулась. Агеев с Марией остались одни, питались картошкой с огорода. Мария готовила драники на гусином жире, найденном в буфете. Они старались не говорить о будущем, жили настоящим, каждым мгновением.
Однажды вечером к Агееву пришёл незнакомый мужчина в мокром плаще и передал мешок с «мылом» — на самом деле это была взрывчатка, тол, который нужно было передать на станцию. Агеев ждал, что за толом придут, но никто не появлялся ни в первую ночь, ни на следующий день, ни через день. Он потерял связь с Кисляковым и не знал, что делать. Встреча с Молоковичем ничего не прояснила — у того тоже не было связи.
Дрозденко снова приходил, требовал вступить в полицию, угрожал. Агеев отказывался, ссылаясь на больную ногу. Начальник полиции предупредил, что как только появится Барановская, нужно немедленно сообщить.
Глава 5. Передача взрывчатки; арест Марии; провал операции[ред.]
Мария предложила сама отнести груз на станцию. Агеев долго колебался, но в конце концов согласился. Он объяснил ей, что в корзине взрывчатка, уложил бруски тола в плетёнку, укрепив дно обложкой от старой книги. Мария ушла утром, обещав вернуться через час. Агеев ждал её весь день и всю ночь, мучаясь тревогой и предчувствием беды. Он уже понял, что допустил роковой промах.
Ночью во двор ворвалась полиция во главе с Дрозденко. Агеева избили и увели. Его бросили в подвал церкви. Утром начался допрос. Дрозденко показал ему корзину с красными ручками и книгу с оторванной обложкой — ту самую, которой Агеев укрепил дно корзины. Улика была неопровержимой. Привели Марию — избитую, с разодранным сарафаном, опухшими губами.
Она сказала, что корзину ей дал незнакомый дядька на базаре, попросил отнести мыло. Дрозденко не поверил и ударил её. Агеев понял, что Марию схватили на переезде случайно — полицай узнал корзину Барановской, которую когда-то чинил. Мария не выдала Агеева, и это было для него важнее всего. Дрозденко обвинил Агеева в связи с лесом и приказал отправить его на пытки.
Агеева жестоко избили в подвале — подвесили на ремне к потолку и били, как боксёрскую грушу, гоняя от одного полицая к другому. Выбили зубы, отбили печень и селезёнку. Дрозденко руководил пытками, требуя признания. Агеев плюнул ему в лицо и получил новый удар. Потом его бросили в камеру, где он провалялся в беспамятстве.
В камеру привели новых узников. Это были сцепщик со станции и Кисляков, которого пытали две недели. Кисляков был при смерти — ему раздробили пальцы и половой орган. Он не выдержал пыток и назвал имя Молоковича. Вечером привели и Молоковича — избитого, в разодранной майке. Он был в ярости и обвинил Агеева в том, что тот довёрился Марии и всё провалил.
К Агееву в камеру приходил Ковешко с фонариком. Он философствовал о судьбе беларусинов, о том, что нужно приспособиться к германской власти. Сообщил, что придёт шеф района посмотреть на упрямого пленника. Намекал на возможность помилования, если Агеев попросит. Но Агеев не собирался просить пощады.
Глава 6. Арест и пытки Агеева; встреча с товарищами в подвале; расстрел[ред.]
Ночью их вывели из подвала. Было холодно, шёл мелкий дождь со снегом. Кислякова положили на телегу с сеном, остальных построили в ряд. Процессия двинулась через базарную площадь к карьеру за кладбищем. Впереди шли Дрозденко с немцем из СД, за ними телега, потом узники в сопровождении полицаев. С них сняли сапоги.
У карьера их остановили. Первыми к обрыву подвели сцепщика Зыля с племянником Кисляковым. Зыль перед смертью крикнул, что сжёг не двенадцать, а семнадцать вагонов. Прозвучал залп, оба упали в карьер. Потом добили их из пистолетов. Агеева и Молоковича подвели к обрыву. Дрозденко спросил у Агеева, добился ли он чего хотел. Агеев ответил, что и Дрозденко доберётся того же.
В душе у Агеева было пусто, как, наверное, может быть пусто только перед самой смертью, когда вся жизнь прожита без остатка, и прожита не так, как хотелось – в беспорядке, не в ладах с совестью...
Прозвучал залп из шести винтовок. Агеев почувствовал удар в грудь и полетел в пропасть. С неба падал мокрый снежок. Постепенно всё стихло и умолкло. Агеев выжил по счастливой случайности — пуля не задела сердце, он упал не в воду, а на край обрыва. Через час он пришёл в себя и выполз из карьера. Первый же ездок оказался своим человеком и увёз его. Зиму Агеев пролежал в бреду, переболел тифом. К весне встал на ноги.
Глава 7. Возвращение в настоящее; смерть Семёна; завершение раскопок[ред.]
В настоящем времени к Агееву в карьер приходил ветеран войны, инвалид с одной рукой. Он рассказывал о своих военных похождениях — как служил в разведке, попал в плен, бежал, оказался в полиции, а потом спас начальника штаба партизанского отряда и ушёл в лес. Семён был открытым и разговорчивым человеком.
Семён внезапно умер. Агеев пришёл на похороны и поминки, где встретил ветеранов. Они вспоминали войну, спорили о том, кому было труднее. Агеев слушал их рассказы и думал о своей войне, о которой никогда так откровенно не рассказывал.
На следующее утро к карьеру приехали бульдозеры — начиналось строительство птицефабрики, карьер должны были засыпать. Агеев торопливо собрал вещи и покинул своё летнее пристанище. Он так и не докопал последний угол карьера, но уже не хотел рисковать надеждой, которую воспитал за два месяца раскопок. Агеев ушёл на автостанцию, слушая, как бульдозеры зарывают карьер — карьер его памяти, его тревог и заблуждений.
Наученный жизнью, он уже понимал, что за всё надо платить... но всё дело в том, кто платит. Платит, конечно же, тот, кто меньше всего повинен... кто от рождения обречён давать...