Каиб (Крылов)
Очень краткое содержание[ред.]
Восточная страна, сказочное время. Могущественный калиф владел несметными богатствами, роскошным дворцом и огромным сералем, но страдал от непонятной скуки.
Ни красавицы, ни новые победы не развеяли его тоску. Однажды ночью он спас от кота мышь, которая превратилась в волшебницу. Она подарила ему перстень с надписью: найти человека, который называл бы себя врагом калифа, не зная, что любит его, и другом, не зная, что ненавидит.
Калиф созвал диван, но визири предлагали глупые советы. Фея явилась ему во сне и обещала подменить его куклой. Каиб переоделся простолюдином и отправился в путешествие. Он переночевал у бедного стихотворца, который объяснил ему, что оды пишутся не по вдохновению, а ради денег.
Продолжая путь, калиф встретил нищего пастуха и понял, что идиллии обманывают читателей. Однажды вечером он заблудился и заночевал на старом кладбище, на надгробном камне древнего завоевателя. Ночью ему явилась тень героя, которая двадцать тысяч лет мучилась за свои злодеяния.
Помни, что любочестие наказывается чрезмерным унижением; помни, что право твоей власти состоит только в том, чтобы делать людей счастливыми... право же удручать несчастьями похищаешь ты у ада.
Утром калиф встретил девушку Роксану, которая искала портрет матери. Он помог ей и влюбился. Роксана оказалась дочерью честного судьи, несправедливо разорённого калифом. Каиб открылся влюблённым, вернул отцу должность визиря и женился на Роксане.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Калиф Каиб и его несчастливое счастье[ред.]
Каиб был одним из восточных государей, чьё имя наполняло вселенную. Один из его стихотворцев говорил ему, что слава его была бы подобна солнцу, если бы оно не заходило. За это сравнение Каиб пожаловал стихотворца в евнухи и сделал смотрителем над своей сералью.
Богатства Каиба были неисчерпаемы. Его дворец был обнесён тысячью яшмовых столбов с изумрудными капителями коринфского ордена и тумбами из чистого литого золота. Сам дворец был сделан из чёрного мрамора, стены его были столь гладко вылощены, что лучшие щеголихи смотрелись в них, как в зеркало. Окна были огромны, и в каждом было только по одному стеклу, настолько твёрдому, что самые потачливые мужья не смогли бы прошибить их своим лбом. Крыша была из листового серебра, столь чисто отработанного, что в ясные дни целый город сбегался ко дворцу, думая, что он горит.
Внутреннее великолепие дворца поражало всякого, кто туда входил. Простолюдимов ослепляло золото, жемчуг и каменья. Знатоков привлекало искусство, блистающее во всех украшениях дворца. Многие комнаты украшены были живописью, обманывающей зрение.
Правда, стихотворцы его были бедны... Каиб велел рисовать их в богатом платье и ставить в лучших комнатах своего дворца их изображения, ибо он искал всячески поощрять науки...
В других местах резвились на золотых цепочках забавные обезьяны, которые кривлялись с такой приятностью, что искуснейшие придворные ставили за честь у них перенимать. На великолепных пьедесталах блистали бюсты предков Каиба. Внутренние комнаты его убраны были коврами столь редкой красоты и цены, что величайшие цари приезжали играть на них и приказывали историографам записывать это в число величайших своих подвигов.
Волшебница и загадочное задание[ред.]
Зеркала сии имели дар показывать вещи в тысячу раз прекраснее, нежели они есть. Старик видел себя в них молодым красавцем, изветшалая кокетка — пятнадцатилетнею девушкою, урод — пригожим...
Каиб никогда в них не смотрелся, а держал для одних своих придворных, чтобы забавляться, видя, как отвратительнейшие лица перед сими зеркалами спорят о своей красоте. Сераль его был наполнен первыми красавицами в свете. Его конюшни были полны редких лошадей, ледники трещали под тяжестью вкуснейших вин.
Весь свет кричал, что Каиб счастлив, и один только Каиб знал, что это неправда... в сердце его оставалась какая-то пустота, которую не могли дополнить окружающие его предметы.
Придворные господчики, женщины, обезьяны, попугаи — ничто его не увеселяло. На всё это с высокого своего престола смотрел он позёвывая. Весь двор примечал, что он был задумчив, но никто не мог выдумать, чем бы его позабавить. Каиб чувствовал, что ему чего-то недостаёт, но не мог познать, в чём этот недостаток. Сперва подумал он, что причиною тому любовные желания, и бросился искать счастья в серале, но самые скромные девушки показались ему кокетками. Каиб вздумал потом, что скорее всего разгонит грусть свою новыми победами. Война загорелась, но первые две победы привели его в восхищение, третью новость о победе слушал он равнодушнее, наконец зачал уже зевать.
В одну ночь, удивляясь неодолимой своей скуке, ворочался Каиб на своих пышных пуховиках. Вдруг увидел он, что его любимец кот гонялся за мышью. Мышь металась в разные стороны и вдруг вскочила к султану на кровать. Каиб не боялся мышей и с радостью бедную мышку принял под своё покровительство. Дело и подлинно кончилось чудом: менее нежели в минуту гонимая мышь превратилась в прекрасную женщину.
Превращённая женщина сказала Каибу, что он спас ей жизнь, и она должна усладить его жизнь. Она велела ему просить, чего он хочет, и обещала исполнить его желание. Каиб отвечал, что у него нет недостатка ни в сокровищах, ни в красавицах, ни в славе, но он зевает, и по этому одному догадывается, что ему чего-нибудь недостаёт. Волшебница подала ему перстень и велела исполнить то, что на нём написано. Она обещала, что как скоро успех увенчает его труд, то не будет человека на земле, который бы мог с ним сравняться блаженством. Она также дала ему целый том од: едва прочтёт он одну строфу, как на него найдёт беспамятство, и в это время будет она ему являться и давать нужные наставления. После этого волшебница исчезла.
Совет визирей[ред.]
На другой день Каиб нашёл на перстне вырезанные слова:
Ступай не медля и ищи человека, который бы назывался твоим врагом, не зная, что тебя любит, и который бы тогда ж назывался твоим другом, не зная, что тебя ненавидит.
На другой день Каиб созвал свой диван, чтобы подумать обстоятельнее о своём важном предприятии. Надобно приметить, что Каиб ничего не начинал без согласия своего дивана, но для избежания споров начинал так свои речи: кто имеет возражение, тот может свободно его объявить, но в ту же минуту получит пятьсот ударов воловьего жилою по пятам. Таким удачным предисловием поддерживал он совершенное согласие между собою и советом.
Каиб представил, что ему нужно выехать из города тайно месяцев на восемь или более, что от этого зависит его спокойствие, а следственно, благополучие целого государства. Более всего нужно скрыть его путешествие от народа и не остановлять никаких дел. Диван разделился на две стороны, но наконец все согласились. Каиб обещал подарить тому, кто лучшее подаст мнение, полное собрание арабских сказок в богатом сафьянном переплёте и перевод Конфуция.
Первый был визирь, человек больших достоинств: главное из них было то, что борода его доставала до колен.
Дурсан начал свою речь с того, что для такой мелкой словесной твари, как он, велико уже и то счастие, что калиф попускает ей думать.
Голова твоя так же непостижима, как священный наш Коран; а голова моя пред тобою то же, что подушка... оба мы счастливы твоею щедростию, и лизать прах ног твоих есть священнейшая... должность...
Дурсан предложил выдать повеление, чтобы подданные падали ниц на землю, когда мимо их будет проезжать калиф, и страшились бы на него взирать. Потом можно, одевши пышно куклу, возить её всякий день по городу, возвещая народу, что это сам калиф. Что же до правления дел, то можно поручить их тому, кому более всего доверяешь, человеку достойному, с почтенною бородою. Каиб отвечал, что ему не нравится, чтобы его народы валялись по грязи во время его выездов. Ему приятнее, когда подданные его продираются друг сквозь друга его смотреть.
Тогда другой визирь предложил своё мнение.
Ослашид был из потомков Магомета, и белая чалма давала ему право на большие степени и почести. Он верил всему с удивительною способностию. Ослашид предложил выехать в путь сколь можно великолепнее, но при самом выезде за ворота объявить своим подданным, что калиф никуда не намерен от столицы отлучаться. И тогда, хотя весь город будет видеть, что он удаляется, но рабы поверят ему более, нежели своим глазам. Каиб отвечал, что способ изрядно выдуман, но он хорош только для его музульман, а над иностранцами не произведёт подобного действия.
Третий визирь был сын чеботаря.
Грабилей был умён, он тотчас понял систему своего звания и начал драть с одних, дабы передавать другим. С такими блестящими дарованиями пролагал он себе путь к дивану. Грабилей предложил сделать запрещение говорить, каким бы то образом ни было, о высокой особе калифа и даже выговаривать священное его имя, под опасением лишения живота и имений. Известно, что молчание есть единственный способ хранения тайностей. Калиф не был доволен и сим мнением: он сам, любя говорить, знал, как тяжело честному человеку хотя на два часа лишиться этого прекрасного упражнения. Он требовал также совета у достальных визирей, но их не слушал. Наконец, калиф вышел из дивана, не быв доволен ни одним голосом.
Начало путешествия[ред.]
Первый предмет, встретившийся его глазам у него в комнате, была книга, данная ему волшебницею. Каиб развернул — видит оду визирю, недавно повешенному им за взятки. Добродетели его были воспеты с таким восторгом, что калиф зачал уже опасаться, не святого ли он повесил. Калиф не примечал, что он уже дремал, и в одну минуту погрузился он в глубокий сон. Едва заснул калиф, как покровительствующая фея явилась ему во сне. Она была прелестна. Фея сказала Каибу, что выдумала способ сокрыть путешествие его от народа и от самых визирей. Она приготовила куклу и дала ей такие способности, что она до возвращения его заменит с успехом его место. Фея велела ему идти и стараться только исполнить волю оракула, а достальное она берёт на себя. Фея исчезла.
Каиб, просыпаясь, утешился, что во сне он выдумал более, нежели наяву. Он скидает пышные свои одежды, одевается так скромно, как сторож академической библиотеки, берёт несколько мелких денег, оставляет великолепный свой дворец и начинает поиск, предписанный ему оракулом. Это было ночью, погода была довольно худа, дождь лил столь сильно, что казалось, грозил смыть до основания все домы. Желая укрыться от негодной погоды, искал он какой-нибудь хижины. Скоро, проходя далее, увидел он в стороне огонь и пошёл прямо на него.
Встречи в пути[ред.]
Каиб подошёл к хижине, отворил дверь, увидел большую комнату. На кровати лежала сухощавая особа, с великою важностию рассматривала она старые рукописи и, казалось, с обгрызанным наполовину пером в руке, определяла судьбу целого света.
Каиб попросил позволения пользоваться гостеприимством. Хозяин спросил, не учёный ли он. Каиб сказал, что читает книги. Хозяин сказал, что написал оду одному вельможе и хотел бы знать мнение Каиба. Он рассказал, что недавно написал оду одному вельможе, тот восхищался ею и обещал щедро заплатить, но, как знатный человек, позабыв данное слово, умер на другой день. После этого он написал оду другому визирю, этот был не менее доволен, обещал его наградить, но его на третий день повесили за взятки. Теперь он пишет оду неприятелю повешенного визиря. Каибу было удивительна способность хвалить тех, в коих весьма мало находится причин к похвалам. Стихотворец объяснил:
Мы даём нашему воображению волю в похвалах с тем только условием, чтоб после всякое имя вставить можно было. Ода — как шёлковый чулок, который всякий старается растягивать на свою ногу.
Стихотворец рассказал басню о славном живописце, который написал Венеру. Полотно, на котором была написана Венера, вздумало, что оно причиною всех восторгов, примечаемых в зрителях. Паук вывел его из заблуждения, сказав, что если бы не вздумалось славному художнику покрыть его блестящими красками, то бы оно давно истлело. Стихотворцы то же делают с людьми. Каиб лёг на кипы печатных бумаг и в минуту захрапел. На другой день рано Каиб собрался в путь. Стихотворец сказал ему, что где есть люди, там всегда найдёшь добродетели и пороки. После этого они расстались, и Каиб продолжал свой путь.
Роксана[ред.]
Он пустился по большой дороге, желая с нетерпеливостью посмотреть сельских жителей. Давно уже, читая идиллии и эклоги, желал он полюбоваться золотым веком, царствующим в деревнях. Уже далеко был он от своей столицы, как в один день увидел рассеянное по полю стадо. Прошёл несколько далее, увидел он на берегу речки запачканное творение, загорелое от солнца, заметанное грязью. Каиб спросил, где здесь счастливый пастух этого стада. Это был он.
Каиб спросил, прекрасно ли он играет на свирели. Пастух отвечал, что голодный, не охотник он до песен. Каиб спросил, есть ли у него пастушка. Пастух ответил, что она поехала в город с возом дров и с последнею курицею, чтобы, продав их, было чем одеться и не замёрзнуть зимою от холодных утренников. Каиб признался, что много верил эклогам и идиллиям. Теперь он видит то, чего бы никогда не подозревал. Некогда под вечер шёл он по большой дороге, и хотя уже начинало смеркаться, но никакого города не видно было вдали. Встретился ему крестьянин, который сказал, что до города часов восемь, а если хочет, то может свернуть по тропинке вправо и лесом, через старое кладбище, пройти до деревеньки. Прошёл немного, и действительно Каиб увидел вправе тропинку. Он пошёл по ней и в четверть часа выбрался на маленькую площадку, украшенную развалившимися гробницами. Прошёл площадку, увидел он, что тропинка разделилась надвое. Каиб решился провести ночь на кладбище. Каиб подошёл ближе к камню и увидел на нём высеченные слова:
Умираю доволен, что основал племени моему твёрдое... наследие, сокровища неисчерпаемые... и страх имени моего столь великий, что не будет смертного, который бы осмелился коснуться...
Каиб вскарабкался с великим трудом на камень. Потом вынул из кармана хлеб и кусок сыру, в минуту отправил он по-походному ужин. Каиб заснул. Вдруг видит он, что камень отодвигается и из-под него выходит величественная тень некоего древнего героя.
Видение сказало Каибу, что он зрит пред собою тень того, чей прах покоится под сим камнем. Надпись о делах его справедлива: он победил весь свет. По смерти его небо истребило память его в людях, а его осудило мучиться дотоль, доколе не будет он причиною хотя одного доброго дела. Двадцать тысяч лет уже гробница его стоит здесь, и во всё это время не был он причиною ни одного доброго дела. Наконец, небо избрало Каиба быть его избавителем: он, делая последнее унижение его гордости, надгробие его сделал своим ночлегом. Высокий камень спас Каиба от хищных зверей — и вот первая польза, которая в двадцать тысяч лет от него произошла. Гробница и надпись на ней внушили Каибу благоразумные размышления, а сии размышления в толь великом калифе будут причиною счастья миллионов людей. Судьба исполнила меру своего правосудия: в сей день кончились мучения тени. Небо позволило, чтобы она принесла Каибу благодарность и сказала ему, что он близок от вещи, для которой путешествует. Счастие его ожидает. Но да не развратит нега его сердце — не забывай никогда того, что ты видел теперь. Помни, что любочестие наказывается чрезмерным унижением, помни, что право твоей власти состоит только в том, чтобы делать людей счастливыми. Изрекши сие, изменяться стала тень и исчезать.
Наутро калиф проснулся рано и, дивясь странному сновидению своему, продолжал свой путь. Три часа шёл он дремучим лесом и, наконец, вышел на прекрасный луг, через который лежала дорога к маленькой хижине. Каиб любовался местоположением и, осматривая окрестности, удивлялся природе, как вдруг, оборотясь направо, увидел прекрасную четырнадцатилетнюю девушку. Она с великою прилежностию искала чего-то в траве, прекрасные глаза её орошены были слезами.
Каиб подошёл к ней. Она его не примечала, он не спускал с неё глаз: всякая черта, всякое движение, всякий шаг её воспламеняли в нём кровь. Каиб обладал многими женщинами, он чувствовал иногда сильные желания, но теперь в первый раз узнал, что такое любовь. Красавица сказала ему, что не находил ли он здесь портрета. Ах, если он у него, так возврати то, что ей дороже жизни. Каиб отвечал, что судьба не хотела наградить его счастием быть ей полезным. Прекрасная его незнакомка, не выслушав, отошла от него искать портрета. Каиб, не говоря ни слова более, сам стал шарить в траве. Он был так счастлив, что в минуту нашёл потерю. Она уже была от него далеко, как, услыша его голос, бросилась к нему из всей силы. Радость, торопливость и нетерпение сделали то, что она запуталась в траве и упала бы, если б не поддержал её Каиб. Какое приятное бремя чувствовал он, когда грудь её коснулась его груди! Каиб сказал ей, чтобы она взяла сей портрет и вспоминала иногда сей день, который возвратил ей драгоценную потерю, а его навсегда лишил вольности. Она ничего не говорила, но прелестный румянец, украсивший её лицо, изъяснял более, нежели бы она могла сказать. Она сказала Каибу, чтобы он посетил их хижину и дозволил, чтобы она отцу своему показала того, кто возвратил ей потерянный ею портрет её матери.
Разлука[ред.]
Они вошли в дом, и Каиб увидел почтенного старца, читающего книгу.
Она рассказала ему приключение, и старик не знал, как отблагодарить Каиба. Его просили остаться у них на день, можно догадаться, что он не отказал. Чтобы пробыть долее, он притворился больным и имел удовольствие видеть, сколь она о нём сожалела и как старалась оказывать ему угождения. Может ли любовь долго скрываться? Оба они узнали, что они любимы взаимно. Старик усмотрел их страсть: множество на этот случай насказал он прекрасных нравоучений, но чувствовал, сколь они бесплодны. Старик, любя дочь свою и пленясь добросердечием, скромностию и благоразумием Каиба, решился отговорить его от охоты к странствию и умножить его семейство. Она просила его нежно, чтобы предпочёл он спокойную жизнь и любовь её — желанию скитаться. Она сказала ему некогда, что если бы знал он, как он ей мил, то бы никогда не оставил их хижины ни для великолепнейших чертогов в свете. Она любит его столько, сколько ненавидит их калифа. Каиб вскричал, что она ненавидит Каиба. Она сказала, что да, она его ненавидит столько же, сколько его любит. Он причиною их несчастий. Отец её был кадием в одном богатом городе, он исполнял со всею честностию своё звание. Некогда, судя родню одного царедворца с бедным ремесленником, решил он дело, как требовала справедливость, в пользу последнего. Обвинённый искал мщения, он имел при дворе знатную родню. Отец её был оклеветан, поведено отнять у него имение, разорить до основания дом его и лишить жизни. Он успел убежать, подхватя её на руки. Мать её, не перенеся сего несчастия, умерла в третий месяц после их сюда переселения, а они остались, чтобы докончить здесь жизнь в бедности и в забвении от всего света. Каиб вскричал, что оракул исполнился. Она его ненавидит. Она прервала смущённая, что не тысячу ли раз говорила она ему, что он ей дороже её жизни. Ах, во всём свете она ненавидит одного только Каиба. Каиб вскричал, что она его любит и возводит своею любовью на вышний степень блаженства. Она сказала, что их Гасан помешался в уме, и слёзы навертывались на её глазах. Она бросилась к нему на помощь, но уже было поздно: Гасан их скрылся, оставя их хижину.
Возвращение и счастливый конец[ред.]
Старик сожалел о нём, а она была неутешна. Старик говорил, что доколе не престанет небо его гнать. Происками клеветы лишился он достоинств, имения, потерял жену и затворился в пустыне. Уже начинал он привыкать к своему несчастию, уже городскую пышность воспоминал равнодушно, сельское состояние начинало пленять его, как вдруг судьба посылает к нему странника. Он возмущает уединённую их жизнь, становится любезен ему, становится душою его дочери, делается для них необходимым и потом убегает, оставя по себе слёзы и сокрушение. Она и отец её проводили таким образом плачевные дни, как вдруг увидели огромную свиту, въезжающую в их пустынь. Старик вскричал, что они погибли, убежище их узнано. Она упала в обморок. Старик лучше хотел погибнуть, нежели её оставить. Между тем начальник свиты к нему подходит и подаёт ему бумагу. Старик вопиет, что ему возвращается честь его, даётся достоинство визиря, его требуют ко двору. Между тем она опомнилась и слушала с удивлением речи своего отца. Она радовалась, видя его счастливым, но воспоминание о Гасане отравляло её радость. Без него и в самом блаженстве видела она одно несчастие.
Они собрались в путь, приехали в столицу. Повеление дало представить отца и дочь калифу во внутренних комнатах. Их вводят. Они падают на колени, она не смеет возвести глаз на монарха, и он с удовольствием видит её печаль, зная причину оной и зная, как легко может он её прекратить. Калиф сказал почтенному старцу, чтобы он простил, что, ослеплённый своими визирями, погрешил он противу него: погрешил против самой добродетели. Но благодеяниями своими надеется загладить свою несправедливость, надеется, что он простит его. Но она, продолжал он нежным голосом, простит ли она его и будет ли ненавидимый Каиб столь счастлив, как был счастлив любимый Гасан? Тут только она и отец её в величайшем калифе узнали странника Гасана. Она не могла ни слова выговорить: страх, восхищение, радость, любовь делили её сердце. Вдруг явилась в великолепном уборе фея. Она сказала, взяв за руку её и подводя к нему, что вот то, чего недоставало к его счастию, вот предмет путешествия его и дар, посылаемый ему небом за его добродетели. Умей уважать его драгоценность, умей пользоваться тем, что видел он в своём путешествии — и ему более никакой нужды в волшебствах не будет. При сём слове взяла она у него очарованное собрание од и исчезла. Калиф возвёл её на свой трон, и супруги сии были столь верны и столь много любили друг друга, что в нынешнем веке почли бы их с ума сшедшими и стали бы на них указывать пальцами.