История одного города (Салтыков-Щедрин)/Известие о Двоекурове
Деление пересказа на главы — условное.
Двоекуров и утраченная биография: годы правления и упоминания в летописи[ред.]
Семён Константинович Двоекуров управлял Глуповом с 1762 по 1770 год.
Подробного описания его градоначальствования не сохранилось, однако оно пришлось на первые и самые блестящие годы екатерининской эпохи, поэтому можно было предположить, что для Глупова это было едва ли не лучшее время. «Глуповский Летописец» упоминал о Двоекурове трижды: в краткой описи градоначальников, в конце отчёта о смутном времени и при изложении истории глуповского либерализма. Из этих упоминаний следовало, что Двоекуров был человеком передовым и относился к своим обязанностям более чем серьёзно.
Издатель летописи предполагал, что столь важный биографический пропуск был допущен не случайно.
...преемники Двоекурова с умыслом уничтожили его биографию... могущую послужить... поводом к отыскиванию конституционализма даже там, где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения.
Загадочный фрагмент из архива и его возможные толкования[ред.]
Эту догадку отчасти подтверждал сохранившийся в глуповском архиве листок, очевидно принадлежавший к полной биографии Двоекурова. Он был настолько перемаран, что издатель смог разобрать лишь отдельные фразы.
...издатель «Летописи» мог разобрать лишь следующее: «имея не малый рост… подавал твёрдую надежду, что… Но объят ужасом… не мог сего выполнить… Вспоминая, всю жизнь грустил…» И только.
С полной достоверностью истолковать эти загадочные слова было невозможно, но издатель допускал две версии.
...или что в Двоекурове... предполагался какой-то особенный талант... которого он не оправдал, или что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выполнил. И потом всю жизнь грустил.
Возможно, при немалом росте Двоекурова (около трёх аршин) в нём предполагался особенный талант, например нравиться женщинам, которого он не оправдал. Или же на него было возложено поручение, которое он, испугавшись, не выполнил, а потом всю жизнь грустил об этом.
Деятельность Двоекурова: медоварение, пивоварение и проект академии[ред.]
Как бы то ни было, деятельность Двоекурова в Глупове была несомненно плодотворной.
Одно то, что он ввёл медоварение... и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был... родоначальником тех смелых новаторов, которые... вели войны во имя картофеля.
Но самым важным делом его градоначальствования была записка о необходимости учреждения в Глупове академии. К счастью, эта записка сохранилась полностью и давала возможность вынести просвещённой деятельности Двоекурова вполне правильный и беспристрастный приговор. Издатель полагал, что изложенные в документе мысли не только свидетельствовали о том, что в то отдалённое время уже встречались люди с правильным взглядом на вещи, но могли даже теперь служить руководством при осуществлении подобных предприятий.
Значение проекта академии и сравнение с подходом Бородавкина[ред.]
Современные академии имели несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать Двоекуров, но сила была не в названии, а в сущности, которую преследовал проект, — в «рассмотрении наук». Пока существовала потребность в «рассмотрении», проект Двоекурова сохранял всё значение воспитательного документа.
Что названия произвольны и редко что-либо изменяют, хорошо доказал один из преемников Двоекурова — Бородавкин.
Он тоже ходатайствовал об учреждении академии, и когда получил отказ, то... выстроил вместо неё съезжий дом. Название изменилось, но предположенная цель была достигнута — Бородавкин ничего больше и не желал.
Неизвестно, долго ли просуществовала бы построенная Бородавкиным академия и какие плоды она принесла бы. Возможно, она оказалась бы выстроенной на песке, а вместо «рассмотрения» наук занялась бы насаждением таковых. Всё это было в высшей степени гадательно и неверно. А со съезжим домом дело было верное: и выстроен он прочно, и из колеи «рассмотрения» не выбьется.
Именно эту мысль развивал Двоекуров в своём проекте с непререкаемой ясностью и последовательностью, которыми не обладал ни один из современных прожектёров. Конечно, он не был настолько решителен, как Бородавкин, то есть не выстроил съезжего дома вместо академии, но решительность, казалось, вообще не была в его нравах.