Запах вербены (Фолкнер)
Очень краткое содержание[ред.]
Американский Юг, октябрь, через несколько лет после Гражданской войны. Баярд Сарторис учился на юриста в университете, когда узнал, что его отца, полковника Джона Сарториса, застрелил бывший компаньон Редмонд.
Отец с Редмондом были компаньонами при строительстве железной дороги, но поссорились. Отец выкупил долю Редмонда и достроил дорогу один. Затем он победил Редмонда на выборах в законодательное собрание штата, постоянно унижая его публично. Редмонд не выдержал и застрелил отца.
Баярд приехал домой. Друзилла, молодая жена отца, в исступлении вручила ему два заряженных пистолета, требуя отомстить за отца. Однополчане отца тоже ждали, что Баярд убьёт Редмонда. Но Баярд решил не мстить — он считал, что убийство не решит проблему.
Утром Баярд поехал в город к Редмонду. Он вошёл в его контору безоружным.
Я шёл на него, на застывшую с пистолетом руку, и не услышал пули... я по-прежнему смотрел в дуло пистолета, знал, что оно на меня не нацелено, вторично увидел оранжевую вспышку и дым и опять не услышал пули.
Редмонд дважды выстрелил мимо, затем встал и молча покинул город навсегда. Баярд вернулся домой. Друзилла, не выдержав позора, уехала к родственникам. Тётя Дженни плакала, обнимая Баярда, а он нашёл в своей комнате веточку вербены — прощальный подарок Друзиллы.
Подробный пересказ[ред.]
Деление пересказа на главы — условное.
Известие о смерти отца и дорога домой[ред.]
Сразу после ужина Баярд Сарторис сел за стол к лампе и раскрыл учебник. Вдруг он услышал в коридоре шаги профессора Уилкинса, затем наступила тишина — профессор взялся за дверную ручку, не постучав. Баярду следовало бы догадаться, что случилось что-то страшное. Дверь стремительно распахнулась, и профессор встал на пороге со словами: «Баярд, Баярд, сын мой, дорогой сын мой».
Баярду следовало предвидеть случившееся, быть наготове. Возможно, он и был наготове, потому что прежде чем встать, аккуратно закрыл книгу и даже отметил место, до которого дочитал. Профессор суетился, подавал ему шляпу и плащ. Баярд взял их, хотя плаща не требовалось — стоял октябрь, но на зиму ещё не повернуло. А в голове у него стучало: «Эх, пусть бы вчера профессор так вошёл, пусть бы вчера распахнулась и грохнула дверь, чтоб я успел, был рядом с ним, когда это стряслось и он упал, лёг где-то в грязь и пыль».
Профессор сообщил, что Ринго ждёт внизу, на кухне. Лишь годы спустя кто-то рассказал Баярду, как Ринго с ходу оттолкнул кухарку, прошёл прямо в библиотеку, где сидели Уилкинс с женой, сказал без околичностей: «Сегодня утром убили полковника Сарториса. Скажите Баярду, что я жду на кухне» — и вышел. Ринго проехал сорок миль, но от еды отказался.
Возвращение домой: гроб и предложение Друзиллы[ред.]
Баярд с Ринго выехали в густую, душную, пыльную тьму. Было уже почти полночь, когда они приехали домой, оставив Джефферсон в стороне. Ещё за воротами Баярд увидел, что в холле, в зале и в гостиной горят люстры, и свет от них ложится на плиты портика. Въехав в аллею, он заметил чёрные силуэты лошадей, затем различил и людей — Уайэта и других из отцовского эскадрона. Баярд и забыл, что они непременно сюда слетятся.
Джордж Уайэт сразу же пошёл навстречу Баярду. Он рассказал, что отец стоял лицом к Редмонду. У полковника в рукаве был, как всегда, «дерринджер», но он и не взялся за него и руку не поднял. Уайэт сделал движение, словно постораниваясь, но ещё не кончил. Он сказал: «Мы возьмём это на себя, любой из нас. Я возьму». Баярд ответил: «Думаю, что справлюсь сам». Уайэт произнёс: «Что ж, мы все знали, что ты ответишь именно так».
Баярд спешился и взошёл по ступенькам. На крыльце стояла Друзилла в свету из отворённой двери и окон, как на сцене театра. Даже на расстоянии Баярду почудился запах вербены от её волос. Она стояла неподвижно в своём жёлтом бальном платье, но точно вся кричала неистовым и хищным криком, который громче тех двух выстрелов, что сразили отца.
Воспоминания: греза отца, железная дорога и вражда с Редмондом[ред.]
Баярд вспоминал, как четыре года назад, летним вечером, они с Друзиллой гуляли по саду в сумерках, дожидаясь, пока отец не приедет с линии. Ему было тогда двадцать лет. Отец решил сделать из него юриста, и с осени начиналась учёба в университете. За эти годы отец отстроил дом на месте прежнего, на чёрном пепелище. С приездом тёти Дженни и сад их воспрянул — Друзилла не стала бы возиться с цветами, как не стал бы отец.
Железную дорогу недавно лишь начали строить, и отец с Редмондом были ещё не только компаньонами, но и друзьями. Они медленно прогуливались меж клумб, и Друзилла слегка опиралась на руку Баярда, и волосы её пахли в сумерках вербеной. Друзилла сказала тогда: «У полковника Сатпена — вот уж у кого своя греза». Баярд вспомнил, что в полку Сатпен был вторым по команде, и когда солдаты сместили отца, то выбрали его полковником, чего отец ему так и не простил.
Грёза — вещь для окружающих небезопасная... И у меня была когда-то. Она как заряженный револьвер на боевом взводе: рано или поздно выстрелит и кого-нибудь да заденет. Но настоящая грёза стоит того.
Прошло три года. Было снова лето — нынешнее, август, и Баярду уже двадцать четыре. Три года он проучился в колледже, через две недели опять уедет в Оксфорд, и начнётся его последний учебный год. Только что прошли выборы в законодательное собрание штата, на которых отец победил Редмонда. Железная дорога построена, а время, когда отец с Редмондом были компаньонами, отошло уже в такую даль, что никто бы и не помнил об этом, если бы не возникшая тогда вражда.
Редмонд не был трусом, он стойко выносил диктаторские замашки и необузданность отца — терпел, терпел, пока что-то в нём не лопнуло. Отец позволял себе шпынять Редмонда тем, что тот-де пороху не нюхал. Что так нельзя, отец понял, когда уже было поздно. Наконец наступил момент, когда сам отец осознал, что один из них должен уйти. Они встретились и при посредничестве судьи Бенбоу согласились относительно суммы, которую получит в возмещение вышедший из дела. Но каждый из партнёров полагал, что другому и этого не собрать. А отец собрал, и, по его словам, тут-то сыр-бор и загорелся.
Отец кончил дорогу без Редмонда. Прошлым летом в Джефферсон вошёл первый поезд: паровоз был украшен цветами, отец стоял рядом с машинистом и, когда проезжали мимо дома Редмонда, давал свисток за свистком. На станции были речи, цветы, девушки в белых платьях с красными кушаками, гремел оркестр, развевался флаг Конфедерации, а отец сказал речь с паровоза и Редмонда уколол в прозрачном и совершенно ненужном намёке. В том-то и горе, он никак не желал оставить Редмонда в покое.
Сразу после этого к Баярду пришёл Джордж Уайэт и сказал, что пора оставить Редмонда в покое. Баярд ответил, что попробует поговорить с отцом. Но разговор так и не состоялся. Отец прямо с паровоза бросился в предвыборную борьбу. Должно быть, он понимал, что Редмонду для спасения престижа придётся выставить против него свою кандидатуру. Они вступили в ожесточённую борьбу, в ходе которой отец костил Редмонда почём зря и безо всякой нужды, поскольку оба знали, что отцу обеспечено подавляющее большинство голосов.
Ночной разговор с тётей Дженни[ред.]
Баярд прошёл через холл, вошёл в зал. Он ощутил эту перемену, именуемую смертью: она была не в бездыханности, а в том, что отец лежал. Но Баярд ещё не повернул к нему головы, потому что знал: посмотрю — и станет нечем дышать. Он пошёл к тёте Дженни, поднявшейся навстречу ему со стула. Она была ростом повыше Друзиллы, но не старше. Мгновение они смотрели друг на друга. Она слегка притянула его за плечи и поцеловала.
Тут зазвенел голос Друзиллы — точно она только дожидалась, с исступлённым терпением дожидалась конца этой формальности. Металлически ясен, бесчувствен, однотонен, серебрист, торжествующ был её голос: «Подойди, Баярд». Тётя Дженни сказала: «Тебе бы лечь теперь отдохнуть с дороги». Но Друзилла произнесла всё тем же серебристым экстатическим голосом: «Нет. О нет... Отоспаться он успеет».
Рука Друзиллы без усилия повела Баярда, и теперь он смотрел на отца. Так он и представлял себе это — саблю, плюмаж и прочее, но всё было непоправимо другое, по-иному бесконечно было горе и сожаление, с каким смотрел он на родное лицо — нос, волосы, веки, сокрывшие надменность взгляда. И тут он почувствовал, что у него сейчас перехватит дыхание.
Чувствуешь ты их — эти взводимые быстро курки, эти длинные стволы, бьющие без промаха... прямые и стремительные, как возмездие, всесильные и роковые, как любовь?
Утро: требование мести и решимость Баярда[ред.]
Баярд не сразу поднялся утром. Он лежал на постели, не раздеваясь, заложив руки за голову, ощущая слабый запах Друзиллиной вербены, идущий от брошенного на стул сюртука. Немного погодя прошла через двор к дому прислуга, скрипнула кухонной дверью, загрохотала дровами. Скоро начнут въезжать в ворота их экипажи и коляски, но не сейчас, попозже — сперва они ещё посмотрят, что он намерен делать.
Тётя Дженни уже дожидалась его, она тотчас же бесшумно вышла из столовой к нему в холл. Она сказала: «Даже если ты весь день пропрячешься на сеновале, то не уронишь себя в моём мнении». Баярд ответил: «Может, если б она знала, что я еду. Что всё еду в город...» Тётя Дженни произнесла: «Нет, Баярд». Затем, поглядев ему в лицо, сказала спокойно: «Что ж, она уже встала».
Баярд пошёл наверх. Не спеша подошёл к двери Друзиллы, постучал, открыл. Она сидела у окна. Она подняла голову, устремила на него лихорадочно блестящий взгляд, и он вспомнил, что в петлице сюртука всё ещё торчит вчерашняя вербена, и вдруг она опять засмеялась. Смех разросся, перешёл в крик, она хохотала, закрывая рукой рот, пытаясь заглушить этот хохот, и всё не сводя с него недоверчивого, горестного взгляда.
Но вот глаза её наполнились — жгучим сознанием измены. — Да он и не... — проговорила Друзилла. — Он и не... А я ему руку поцеловала, — выдохнула она ужаснувшимся шёпотом. — Я ЕМУ РУКУ ПОЦЕЛОВАЛА!
В городе: безоружная встреча с Редмондом[ред.]
Ринго ждал у колоннады с оседланной лошадью. До города четыре мили, но Баярд и двух не проехал, как услышал конский топот за собой. Он не оглянулся; Ринго догнал его — под ним была одна из упряжных лошадей — повернул к нему угрюмое, решительное, красноглазое лицо и поехал рядом. Вот и город — длинная тенистая улица, ведущая к площади, где стоит новое здание суда.
Проезжая мимо гостиницы, Баярд уголком глаза увидел, как весь ряд ног вдоль перил веранды тихо и разом коснулся земли. Он остановил лошадь, подождал, пока спешится Ринго, слез с седла и передал ему повод. Баярд сказал: «Жди меня здесь». Ринго ответил негромко: «Я тоже иду». Под рубашкой у Ринго Баярд заметил пистолет. Баярд сказал: «Нет, ты останешься здесь».
Баярд пошёл к площади, под жарким солнцем. Был уже почти полдень, вербена у него в петлице пахла так, как будто вобрала в себя всё солнце. Откуда-то возник сбоку него Джордж Уайэт, а за ним, отступя немного, ещё пять-шесть однополчан отца. Джордж взял его под руку, потянул в подъезд. Он спросил: «Отцовский «дерринджер» при тебе?» Баярд ответил: «Нет». Джордж стал всовывать пистолет ему в карман, но тут с ним произошло то же, что с Друзиллой, когда она поцеловала Баярду руку — весть, враждебная немудрёному кодексу чести, по которому он жил, сообщилась ему через касание, минуя мозг, и он вдруг отстранился с пистолетом в руке, воззрился на Баярда бледными, бешеными глазами, зашипел сдавленным от ярости шёпотом: «Ты кто? Сарторис ты или нет? Если не ты — клянусь, я сам его убью».
Баярд неторопливо шагал, окутанный яростным ароматом вербены. Он всходил по деревянным ступенькам, дошёл по тёмному коридору до надписи «Б.-Дж. Редмонд», стукнул раз и открыл дверь. Редмонд сидел за письменным столом, тщательно выбритый, в белейшем воротничке. Он был немногим выше отца, однако грузнее. Лицо не адвокатское, не по туловищу худое, тревожное, изнурённое под своей свежевыбритостью. Он сидел, вяло держа руку на пистолете, никуда не нацеленном, плоско лежащем на столе. Баярд не остановился. Он неторопливо шёл на него. От двери до стола было не больше девяти шагов. Оба молчали. Баярд просто шёл к столу, на поднимающийся пистолет, смотрел, как движется вверх рука, как укорачивается в ракурсе ствол, и видел, что пуля пройдёт мимо. Он шёл на него, на застывшую с пистолетом руку, и не услышал пули. Возможно, он даже выстрела не услыхал, хоть помнит внезапно расцветшую дымную оранжевую вспышку на фоне белой сорочки; он по-прежнему смотрел в дуло пистолета, знал, что оно на него не нацелено, вторично увидел оранжевую вспышку и дым и опять не услышал пули. Он остановился; это было всё.
Чёрт подери! — воскликнул Джордж Уайэт. — Ты отнял у него пистолет и промахнулся два раза подряд?.. Нет, постой. Ты вошёл — без карманного ножа даже — и дал ему дважды выстрелить и промахнуться.
Возвращение домой и отъезд Друзиллы[ред.]
Баярд проспал почти пять часов, и ему ничего не снилось, но проснулся плача и никак не мог перестать. Около на корточках сидел Ринго, солнце уже зашло. Наконец Баярд утих, сошёл к речке и умыл лицо. Когда они подъехали к дому, на магнолии пел пересмешник по-ночному — дремотно и мечтательно. В холле горел лишь один канделябр, и, значит, всё уже кончилось, но ещё пахло цветами, и вербена в петлице Баярда не заглушала их.
Баярд вошёл в дом. В гостиной было сумрачно, только на западном окне, на цветных стёклах тёти Дженни, лежал последний отсвет заката. Он заметил, что она сидит там у окна. Она не окликнула его, он не спросил её о Друзилле. Просто встал в дверях. Тётя Дженни сказала: «Она уехала. Вечерним поездом. Уехала к Деннисону, в Монтгомери».
Баярд подошёл к её креслу. Её руки легли ему на плечи. Он чувствовал, как эти руки порываются вверх точно сами собой, против её воли, как будто она ради него боролась, пыталась совладать с ними, но не смогла или не выдержала — руки поднялись, обхватили его лицо, крепко, и вдруг у неё слёзы покатились по щекам, брызнули, как хохот у Друзиллы. «О, будьте вы, Сарторисы, неладны! Будьте вы трижды неладны!»
Когда Баярд вышел из гостиной, в столовой зажёгся свет. Наверху было темно. Он увидел, что дверь в комнату Друзиллы открыта, и понял, что до этого ещё не верил в её отъезд. Он прошёл мимо, не заглянув. Вошёл к себе.
Я вошёл к себе... пока не подошёл к кровати и не увидел на подушке веточку... наполняющую комнату, сумрак, вечер тем единственным ароматом, за которым ей не слышен был запах лошадей.